ИСКУССТВО КАК ПРАЗДНИК

Выступление на Десятых Международных Успенских Чтениях

Киев, Святая София, Митрополичий Дом, 30 сентября 2010 г.
 

В ХХ веке столь долго и систематически обсуждали тему смерти (или, в более мягкой форме – кризис) искусства, что любые слова по этому поводу сегодня становятся не только труднопроизносимыми, но и неуместными. Весь ХХ век искусство, в частности, искусство изобразительные, развивались по пути самоуничтожения. Художники и идеологи искусства как бы проводили эксперимент – они искали ту грань, которая могла бы стать последней, «смертной» точкой искусства, его финалом. Но сама смерть искусства, сам момент, когда бы оно окончательно и безвозвратно перестало быть собой, все откладывалась, ускользала, оставаясь лишь еле заметной, и, к счастью, недостижимой точкой на горизонте.

Связь искусства с реальностью становилась все более тонкой. Эксперименты – все рискованнее. Но чаемая экспериментаторами «смерть искусства» не наступала. Не пройдена эта «точка невозврата» и сегодня, когда современное искусство часто сведено к одному социальному высказыванию. Причём, нередко высказыванию, привлекающему к себе внимание не содержанием «сообщения», а его скандальной формой. В поисках новизны высказывания, художники яростно спорят с античной теорией искусства, пытаются сделать искусство лишёнными катарсиса, пытаются сделать свои эстетические эксперименты абсолютно лишёнными красоты, концептуально безобразными.

А красота и образ – побеждают идеологов современного искусства. Уходят художники, забываются их пафосные идеологемы, – а красота продолжает жить и в мире, и даже в их работах, там, где, казалось бы, по замыслу идеологов, красота вообще не должна была существовать.

Красота остаётся в этом мире даже, если мы не хотим её видеть. Даже, если мы её предаём, распинаем, изгоняем из своей жизни – красота есть, и она,как и тысячи лет тому назад, остаётся одним из главных спутников и смыслов человеческой жизни. Более того, попытка искусства ХХ века лишить красоту её царственного венца, привела к тому, что красота – например, в искусстве концептуализма – предстала зрителю обнажённой, лишённой всего лишнего. А, следовательно, – ещё более могущественной, пленяющей, царственной.

Красоту постигла участь её Творца. Красоту изгоняли из мира и человеческого существования подобно Богу. И вот, на пороге нового тысячелетия, мы можем утверждать, что дерзостный эксперимент не удался. Возьмите любуюкартину, которая концептуально задумана как безобразная – и вы убедитесь в немощи его создателя-художника и его идеологии. Не обладающий возможностью творить из ничего, творящий из уже созданного, художник просто обречён на то, чтобы его произведение содержало в себе энергию красоты. Достаточно лишь посмотреть на кажущееся безобразным сквозь линзу микроскопа, и мы убедимся: красота наезживаема, а безобразное – лишено красоты лишь поверхностно, лишено её лишь на первый взгляд, убедимся, что безобразное также иллюзорно, как и зло.

Фотоискусство находится в более выгодном отношении к реальности, чем другие виды современного искусства. Линза фотоаппарата является как бы естественным продолжением нашего взгляда. И куда бы мы его не обратили, мы встречаемся с реальностью, которая таит в себе присутствие Бога и исходящих от Него энергий красоты и блага. Средневековые теологи полагали, что все, что мы видим, весь мир предметов – это разновидность света, его «окаменелости», затвердевшая форма,  внутри которой содержится свет. И этот взгляд на мир правдив. Мир существует, поскольку такова воля Божия, существует, поскольку он пронизан Божественными энергиями, и куда бы мы не обратили свой взгляд, –  в конце концов, прозирая за грань непослушания и бунта свободной воли, мы увидим благо, увидим сияние нетварной энергии, увидим святую волю Бога о бытии мира.

Когда мы видим в ближнем и в мире в целом лишь плохое – грех, непослушание, умаление красоты,– мы живём в аду. И мы переносимся в пространство рая, когда, взирая глубже, видим в человеке и его мире – подлинно-человеческое, их смысл, ихукорененность в Боге. В этом смысле искусство является адом, когда мы пытаемся увидеть мир в его мнимой самодостаточности, – мир без энергий света и красоты, мир без Бога. И оно же, искусство, может быть праздником, может быть предвестником рая, когда перед нами открывается подлинная картина мира, когда мы видим мир сияющим, исполненным красоты и света.

«Бог создал этот мир, а дьявол сделал его интересным» – лжёт один украинский постмодернист, экспериментирующий в области поэзии и политики. Это – неправда. Интересным, исполненным неожиданности, удивляющим сделал мир не дьявол, а Бог, который создал личностные существа свободными.

Праздник таит в себе освобождение, возможность познать и опытно пережить подлинную свободу, возможность увидеть бытие в более объёмной, «стереоскопической» перспективе, чем банальная, скучная, и, увы, привычная нам, «панорама греха».

Позволю себе высказать замечание, которое, уверен, уже неоднократно звучало в предыдущих выступлениях. Как свидетельствует этимология, украинское слово «свято» указывает на связь праздника со святостью. Праздник свят, поскольку он открывает подлинное, святое, ту жизнь, которая живёт в нас от Бога, то подлинное, глубинное в человеке, что вложили, вернее, вдунули в него Божии уста: «дыхание жизни», созидающее человека«душею живою» (Быт. 2,7).

Бог создал мир благим и укоренённым в красоте. А непослушанием человека в мир вошло умаление – грех, болезнь, которая приражается к красоте и благу, искрадывая их полноту. Мир благ. Мир укоренён в красоте как одной из нетварных энергий Бога. Но для того, чтобы увидеть мир таким – необходимо отрешится от обыденного, ветхого зрения. Праздник врывается в наш мир как пространство вечно нового, пространство подлинно-интересного, неожиданного, нечаянного. Праздник – это то, что даёт нашему ветшающему миру новую жизнь, юность, энергию. Святость праздника – это символическое сердце человеческой жизни, сердце, благодаря которому мы не только существуем, но и живём, познавая красоту и благость мира.

Искусство как праздник – это акт подлинного видения, когда мир открывается нам в своём истинном, глубинном смысле. И это также акт освобождения – освобождения, актуального как для творца, так и для его зрителя, поскольку каждый раз, когда мы обнажаем красоту человека и мира, мы освобождаем себя и сам мир от ещё одной иллюзии. Иллюзии, что зло (или «не-добро», «не-благо», «не-красота») – субстанционально, самодостаточно, абсолютно.

Человек и его творчество может быть как соработником Бога, так и соработником лукавого. Взгляд, видящий злое – вторит его начальнику. Взгляд, прозирающий благо, взгляд «праздничный», святой – вторит Начальнику святости и блага. Отсюда смысл творчества – в сотворчестве Богу, который, будучи Сердцевидцем, всегда обращает свой смиренный взор к тому, что в нас подлинно, к нашему настоящему «я».

Для человека, который занимается фотографией, особенно важно, что или кого он постоянно видит. И если, согласно счастливому жребию судьбы, вы стали  свидетелем человеческой правды и красоты, то ваше чувство подсказывает, что промолчать нельзя, что увиденное вами должно быть художественно засвидетельствовано. Ознакомившись с нашими работами, легко заметить, что значительная их часть является портретами Предстоятеля Украинской Православной Церкви Блаженнейшего Митрополита Владимира. Человека, тихая, непоказная святость жизни которого оче-видна – это слово мне здесь особо дорого – почти каждому, кому довелось с ним общаться. В этом смысле нам несказанно повезло. Нам не нужно было напряжённо всматриваться в лицо человека, чтобы обнаружить в нем красоту и правду. Достаточно было не лжесвидетельствовать, фиксируя то, что открыто благодарному сыновьему взгляду.

Именно из этого уникального опыта общения и сослужения Предстоятелю возникло и наше видение искусства как праздника, как опыта освобождения святости из одежд повседневности. Фаотоработы, которые здесь представлены должны  засвидетельствовать нечто, на наш взгляд, простое и одновременно ценное: жизнь – свята, человек – свят, мир, в котором мы живём – освещён и свят, исполнен подлинной красоты и блага.

Кто мой ближний? Как свидетельствует притча Спасителя о милосердном самарянине, ответ на этот вопрос может быть только жизненным. Ближний – это тот, кого мы любим, человек, красота сердца которого для нас оче-видна, то есть явлена нашему взору.

Жизнь праведника – это огромная удача для его современников и ближних, поскольку она обнажает правду о человеке, обнажает тот образ, которым сияет тварный мир, средоточием которого человек является. И этот, дарованный Богом, жизненный дар – обязывает. Обязывает, поставив праздник и праведность «точкой отсчёта», увидеть мир в его подлинном величии и красоте.

На одной из представленных нами работ изображены молящиеся, собравшиеся в Свято-Успенской Киево-Печерской Лавре на престольный праздник обители. Зрителю нелегко рассмотреть лица этих людей. Но я верю, что если мы с Божией помощью постараемся их духовно увидеть, то каждый из них, станет нашим ближним, обнаружит в себе, в своём лице, красоту и правду.

Праздник обнажает святость и красоту. Он освобождает от иллюзии господства греха и неправды. Праздник – место и ситуация, когда каждый из нас слышит и старается воплотить в своей жизни слова Христа: «пребудьте в любви Моей» (Ин. 15,9).Постараемся же, чтобы наша жизнь была празднична и свята, чтобы наши глаза, наше видение – обнаруживали окружающих нас людей подлинно ближними.